Молодая что-то прошептала дочери. Девочка не шевельнулась. Мальчик спрятал лицо в юбке матери.

В деревне застучала дверь. Где-то заплакал младенец. Завыли псы. Жалобно, как перед грозой, замекали овцы. Все эти звуки доносились до Серова, словно сквозь толщу воды. В своем письме Зоргушко попросил о простом, о пустяке: об уничтожении нескольких киммеринцев. Можно было бы не пачкать руки. Когда перемещают тысячи голов, разве за несколькими досмотришься? Серов так и думал: вместо убивать, просто забросит в самую грязную теплушку, а там уже — воля

Поединка и смотрителя. Шансов доехать до конечного нет. Новое место хотелось получить чистым, чтобы потом не отмываться от крови. Но, кажется, он выполнит просьбу давнего друга. Этого хотел и Покой. Серов ступил во двор и застыл. Он знал, что Поединок говорит знаками, присылает откровения прислужникам и очень редко кричит. А теперь Покой вопил.

На крыльце появилась старуха. Ее щеки перерезали глубокие морщинки. На правой руке едва заметно выступал круглый папа со змееной женщиной в центре. Старуха посмотрела на детей, потом на киммеринца, как Серова здесь и не было.

— Номан, с судьбой невозможно бороться. Твой отец знал, что они придут. Однажды тебя спасла Албасты. Второго шанса не будет. Надо уходить.

По улице шла группа бойцов. Серов сделал знак, чтобы они остановились.

Перед глазами предстала давно забытая сцена в пещере. Женщина в муках рождает сына.

Его уносит чудовище, а потом уже мёртвая мать нападает на двух подростков.

Парабеллум стал тяжелым, словно налился кровью.

— Номан? — сладко протянул Серов. Зов Поединок стал как никогда громким. — Как ты выжил? Говорю, как выжил, нелепый, тебя же уродина забрала? — Он растянул губы в улыбке, словно встретил давнего знакомого. И с удивления даже сдвинул фуражку на макушку. — Мой друг юности Герман Зорг о тебе написал, а я не поверил. Но сейчас один хер. Зорг сказал вас истребить на корню.

Чтоб и духа не было! И я с радостью выполню просьбу.

Серов поднял предохранитель и протянул руку. Этот жест он любил больше всего, словно прикосновение к холодному металлу вливало в него силу Поединка.

Мальчик на крыльце тихо взвыл. Девочка осталась невозмутимой.

— Я могу выполнить приговор здесь и сейчас. Эта земля уже не принадлежит киммеринцам. Так повелел Поединок. Остаться могут только мертвые! — Серов повысил голос так, чтобы было слышно на соседних подворьях. — Но сегодня я хороший. Дам последний шанс. Сначала мы поговорим, и ты убедишь меня, почему я должен сохранить жизнь твоим цуцикам.

Серов приказал отвести женщин и детей к выросшему из фундамента на углу дома деревцу. Серов посмотрел на "Уиллис". Сначала думал его отослать, но потом решил: пусть смотрят, по какой цене батя зарабатывает им светлое будущее.

Люська с любопытством разглядывала дом. Для нее он уже был пуст. Валька уставился на киммерицкую девочку.

— Подойди поближе. — Серов махнул парабеллумом к Номану Гераю. У него забрали нагайку и толкнули к комиссару. — Мазепенко, тащи из машины мою поклажу.

Водитель покорно зачимчиковал к «Виллису», хотя и проворчал, что комиссар снова напутал с его фамилией. Через мгновение у ног Серова он положил заколоченный деревянный ящик.

— Открывай.

Водитель растерянно покачал головой. О клещах он и не подумал. Потом потрогал карманы и вытащил складной ножик.

— Мазепенко, а ты не из киммеринцев? — хмыкнул Серов, наблюдая за нелепыми попытками помощника открыть ящик, и даже подмигнул Номану. — Знаешь, что там?

Киммеринец покачал головой. Наконец Мазайло справился с гвоздями и вытащил из ящика деревянную люльку. Вернее, то, что от нее осталось.

Во время учебы в военной академии Серов попытался показать ценную контрибуцию местной профессуре. Но вшивая интеллигенция и после революции осталась контрой. Большинство сказало, что это «скифский период с более поздним убранством ханского времени»; "передайте в музей", — советовали они. «Ничего удивительного», — сказал один козлобородый. «Это колыбель, которую, по легенде,

Дева подарила Киммерику. Тот, кто им владеет, владеет Киммериком», —

сказал самый умный. Но добавил, что это все сказки без всякого практического применения, и посоветовал переплавить золотую отделку. «Поединок не любит

других богов». Серов так и поступил. Старую бронзу оставил, а вот из золота сделал себе коронку и шарики Люськи. Уже думал и колыбель выбросить, но получил письмо от Зоргуши. А слов на ветер не бросал. Очень интересовался артефактом. Все спрашивал, до сих пор ли он у Серова. Леканя, конечно, соврал, что дорогая семья потеряла его во время эвакуации. Но ведь не зря Зоргушка интересовался.

— Так что, узнаешь? — повторил Серов, указав на люльку.

Это была коробка с полукруглыми ножками, чтобы удобнее укачивать. Бильца соединяла перекладина, за которую мать могла бы переносить кроватку. В углублении должен был лежать матрас или догма — первое полотенце, в которое заворачивали новорожденного. Вот только эта люлька никогда не знала веса детского тела. Она была темной от старости, и только железные звезды, покрытые красной эмалью, пылали по бокам, как незаживающие раны. Звезды Леканя влепил накануне поездки в

Киммерик как символ того, что теперь эта земля принадлежит ему.

Глаза киммеринца расширились. Губы зашевелились в шепоте. Он протянул руки, словно хотел коснуться реликвии своего народа.

— Узнаешь? Это было вырыто недалеко от вашей деревни. Я думаю еще копнуть, когда сюда переберусь. Говорят, в могильнике многое осталось. Но пока об этом, — Серов показал на люльку. — Сможешь починить — выживешь. И твои останутся в живых. Даже Зоргуша не узнает. Поедете на места поселения, как люди. Слово за вас закажу. А слово заместителя комиссара ГБ дорого стоит. Не сможешь — здесь вам и аминь. Честное соглашение, как думаешь? Так как, договорились? Сделаешь так, чтобы эта штуковина ожила и дала мне власть? — усмехнулся Серов, сам не веря в то, что говорит. Но попробовать стоило. Не зря же Зоргуша-голова столько расспрашивал об этом старье.

Темными щеками киммеринца заструились слезы.

— Она наконец вернулась. — Номан Герай поднял руки к небу и сделал шаг. Его глаза пылали. Серов уже решил, что